По обесцвеченному глобализацией современному Лондону разъезжает последнее напоминание европейской самобытности – гигантская четырехколесная развалина, при остановках трансформирующаяся в передвижной балаган. Хозяева незваного праздника, тысячелетний доктор Парнас (Пламмер), его дочь Валентина (Коул), безответно влюбленный в нее юноша по имени Антон (Гарфилд) и, куда же без него, карлик (Тройер) предлагают всем желающим заглянуть в волшебное зеркало – в мир собственного воображения. Желающих оказывается немного, а если и находятся, то дело неизменно заканчивается полицией. Старый, как вселенная, Парнас явно больше не горит желанием хромать по земле, много пьет, денег даже на еду не хватает. К тому же все чаще и настойчивее в двери стучится дьявол (Уэйтс), которому доктор, в свое время злоупотреблявший сделками с нечистой, задолжал дочкину душу. В очередной безнадежный день Парнас с подопечными спасают жизнь таинственного незнакомца (Леджер), то ли повешенного, то ли повесившегося под мостом. Таинственный незнакомец оказывается неким Тони, занимавшимся вроде бы благотворительностью, сам он ничего не помнит, у половины труппы вызывает недоверие, зато разбирается в вопросах рынка и связях с общественностью, успешно завлекает зрителей в волшебное зеркало, и тем самым очень помогает Парнасу в очередном соревновании с дьяволом. Каждый фильм Терри Гиллиама очень хочется разбирать как автопортрет, и сейчас этот соблазн велик как никогда. За спиной тысячелетнего сказочника, давно разучившегося меняться в угоду времени и так растерявшего благодарных слушателей, не то, чтобы старательно скрывается режиссер, выпустивший последний хоть что-то собравший фильм 15 лет назад. Сам Гиллиам называет «Воображариум» своим «Амаркордом». В и без того разноцветное полотно прочно вплетены самоцитаты, причем, начиная от «Бандитов во времени» и заканчивая «Братьями Гримм». Гиллиам, как и Парнас, там, где возможно, кичится своей старомодностью, и это не всегда идет фильму на руку. В ключевые моменты герои то и дело норовят исполнить танцевальные номера, сюрреалистический реквизит, раньше безотказно срабатывавший в фоновом режиме, назойливо тычут зрителям в лицо. Гиллиам, опять же на манер Парнаса, идет на необходимые компромиссы. Идет, надо признать, с гордо поднятой головой – воображариум, понятно, уже не деревянно-тряпичный (и слава богу, если подумать), но то, что творит с компьютерной графикой человек, всегда выставлявший компьютеры орудием абсолютного зла, это надо видеть: гигантские пиксельные карамельки прямиком с « Шоколадной фабрики» Бертона (вот уж кого компьютеры испортили), ожившие картины Сальвадора Дали, русская бабушка с Томом Уэйтсом в голове. Это вообще воистину магическое свойство «Воображариума» – налету опровергать все к нему претензии еще до того, как успеваешь их сформулировать. За секунду до того, как сказка-намек про ненужного волшебника в бессердечном мире окончательно превратится в «Небеса обетованные» со «Старыми клячами», Гиллиам резко поворачивается к лесу передом и выруливает куда-то на территорию кауфмановского «Нью-Йорка», и вот перед нами уже одинокий старик, изможденный этими своими волшебствами, безнадежно заблудившийся в собственных фантазиях. За ним только разве что из спортивного озорства поплетется один дьявол, который хоть и Том Уэйтс, но уж больно декоративный, кто-то давно и безнадежно отставший от воландовской труппы. Его бесконечные пари и сделки тоже вышли из моды, а души упали в цене. Задумывалось ли все изначально так, как в итоге вышло, черт его знает, но скорее всего, беспощадный фатум, постоянно устраивающий Гиллиаму проверки на прочность, можно опять смело вписывать в титры. С его легкой руки волшебник с уставшим лицом, принимаемый за шарлатана, покорно уступает место шарлатану с множеством лиц, принятому за волшебника. Исповедь великого режиссера превращается в эпитафию актеру, так и не успевшему стать великим. О такой, поверьте, можно только мечтать.

В прокате с 28 января.