Фантастика давно стала достовернее реальности. Во вторник на «Мосфильме» я смотрел «Обитаемый остров» Федора Бондарчука, и ровно на реплике Странника «Что ты будешь делать с инфляцией?» мне позвонили из «Газеты Ру» и спросили, как я намерен переживать финансовый кризис. И это, поверьте, далеко не единственный момент фильма, где вторжение реальности совсем не выглядит фантастичным. Но и на фоне этой тотальной материализации неосуществимого я не поверил бы вчера, что экранизация романа Стругацких в исполнении постановщика «9 роты» покажется мне фильмом превосходным, а местами выдающимся. Я и сейчас не совсем понимаю, как это получилось. Но если докапываться до сути — Стругацким, кажется, впервые повезло с киновоплощением: есть, конечно, выдающиеся картины Германа и Тарковского, но оба они высказываются в собственной манере, используя Стругацких как повод. «Трудно быть богом» («История арканарской резни») Германа — фильм, точно следующий фабуле и духу романа, да и «Сталкер» ни в чем не отступает от тринадцатого варианта «Машины желаний», но средствами авторского кино Стругацких выразить трудно, как ни парадоксально это звучит. Стругацкие — это ведь еще и стремительное действие с супергероем в центре, и все атрибуты традиционной фантастики — от межпланетных перелетов до инопланетных монстров, — и репризные диалоги, и черный юмор, и непредсказуемость финала. Стругацкие — это динамит. Бондарчук (думаю, однако, что в этом случае можно говорить о полноправном соавторстве режиссера, продюсеров Александра Роднянского и Сергея Мелькумова и сценаристов) первым нашел меру и прошел по лезвию: между боевиком а-ля «Трудно быть богом» Питера Фляйшмана и босховским парадом уродов и пыток в гигантской фреске Германа. Проза отцов-основателей современной российской фантастики впервые адекватно переведена на язык кино. Думаю, здесь огромна заслуга Марины и Сергея Дяченко — знаменитых на всю Европу киевских фантастов, написавших (при участии Эдуарда Володарского) лаконичный и прозорливый сценарий. Они не осовременивали Стругацких, о нет. Все проявилось само. Единственное отступление от фабулы — реплика Гая Гаала на вопрос Макса о том, кто такие хонтийцы, главные враги, и почему они так ненавидят своих соседей: «Раньше мы были одним государством. У нас была общая история». Ну так ведь в романе примерно так и сказано — «До войны они нам подчинялись, а теперь мстят». А остальное — чистые Стругацкие: облучатели, действующие на большинство; меньшинство, называемое выродками; истерические крики про враждебное окружение, про подонков и мразей, подкупленных грязными хонтийскими деньгами; телевидение, неуклонно бубнящее про стремительно выросший жизненный уровень… Мутанты, которым уже ничего не надо — дали бы помереть спокойно. Страх перед Островной империей и ее белыми субмаринами: «Ты их хочешь привести сюда, Максим?!». Схема идеально перенеслась в новую реальность: поневоле поверишь в пророческий дар всех серьезных фантастов. Дело, конечно, не в политической актуальности — Стругацкие ведь писали не антисоветское сочинение, чего бы там ни думала цензура. Это было для них мелко. Они исследовали мир Саракша — вогнутый, изолированный, свято убежденный в своей замкнутости. Жители Саракша думают, что живут на вогнутой поверхности, — там у них так рефракция устроена, горизонт по краям загибается кверху. Вот этот мир, из которого нет выхода, как раз и выступает главным объектом художественного исследования. Бежать некуда. Вогнутый мир страдает не только от этой замкнутости, но и от непроходящего, давящего страха. Представьте себя на внутренней поверхности сферы: жутко ведь. Из центра, в котором сияет Мировой свет, несутся неотразимые угрозы. Любой порыв на свободу заканчивается движением к центру, к испепеляющему свету, а потому и любое общественное движение в мире Саракша заканчивается новой, еще более сильной централизацией. И свежему воздуху взяться неоткуда—сфера ведь. История Максима Камеррера, в сущности, — версия шварцевского «Дракона»: излучатели-то он убрал, зомбировать население запретил. А дальше? А дальше выберутся, уверен он: главное — дать людям жить самим. Тогда они непременно найдут выход. Так мог думать Камеррер, так казалось Стругацким, но Дяченко и Бондарчук в этом далеко не так уверены. Не зря Странник в исполнении Алексея Серебрякова настроен в финале так скептически и разносит Камеррера в пух и прах не дружески-снисходительно, а с самой натуральной ненавистью. Что мальчишка натворил, на что посягнул? Или он действительно допускает, что на Саракше можно иначе?! В том-то и дело, что Странник, оказывается, всерьез рассчитывал на излучатели. Они бы здорово ему помогли при подготовке переворота. И все, глядишь, обошлось бы малой кровью. А теперь, когда люди будут решать свою судьбу сами, — они могут такого наворотить… И когда Камеррер — его превосходно играет двадцатилетний дебютант Василий Степанов — орет окровавленным ртом, что при его жизни никто здесь больше не построит ни единого излучателя, создатели картины, безусловно, на его стороне, да и зрители, пожалуй, тоже, но вот достаточная ли это гарантия от диктатуры? Мы-то уже знаем, что она и без всяких излучателей обходится, и в идеологии не нуждается, и все отличие новой диктатуры от старой будет в том, что при новой не будет выродков. Исчезнет критерий, по которому они определялись. И когда в финале камера поползет вверх, напоминая о «Солярисе», и полетит над Странником, Зефом, Вепрем, Максимом и Радой — мы увидим, что мир Саракша действительно расположен внутри замкнутой сферы, как и утверждали местные ученые, а остальные гипотезы не подтверждаются, и выхода нет… Но вряд ли создатели фильма подводили к такому выводу. Им просто хочется напомнить нам, что рефракция — штука сильная и от излучателей не зависит. Так что бороться с ней придется самостоятельно. Почему эта картина получилась и, более того, представляется мне самым значимым событием в российском кино XXI века, событием, перед которым «Дозоры» со всей их пресловутой прорывностью заметно скукоживаются? Прежде всего потому, что Бондарчук учел опыт отца, экранизировавшего «Войну и мир»: тексту надо дать работать, только и всего. Не нужно мешать ему авторскими амбициями — достаточно довериться автору, он знал, что делал. Мир Саракши проработан у Бондарчука щедрее и детальнее, чем у Стругацких, но в их духе, с привлечением мотивов из «Града обреченного»: всем войскам — своя эмблема, всем областям — своя архитектура, всем социальным слоями — костюмы. Велик был соблазн стилизовать реальность «Острова» под быт землян времен Второй мировой, но Бондарчук снимает для сегодняшнего зрителя, чей вкус избалован зрелищами и спецэффектами, а мозги несколько разжижены. Фильм обязан сверкать, грохотать, давить и дивить масштабом. В картине учтен опыт «Пятого элемента», «Искусственного интеллекта» и «Особого мнения». Инопланетная техника выглядит страшной, грозной, вонючей — а все-таки таинственной и прекрасной: отличная работа концепт-дизайнера Кирилла Мурзина, художников Павла Новикова и Татьяны Мамедовой. Даже танки у них, отличаясь от земных единственным штрихом, а то и просто росписью корпуса, смотрятся не столько железными монстрами, сколько инопланетными диковинами: начинаешь понимать Камеррера, которому понадобилось прожить на Саракше не один месяц, прежде чем он начал принимать происходящее всерьез. Все-таки правила чужой планеты не совсем на нас распространяются, ихнюю беду как бы руками разведу… пока эта самая твоя чужеродность из защитного скафандра не превратится в особую примету, а то и отягчающее обстоятельство. В этом фильме на пределе своих возможностей отработали все: продюсеры Александр Роднянский и Сергей Мелькумов (трудно представить степень их риска — не только потому, что в картину вложено больше 35 миллионов долларов, но и потому, что она не чета «9 роте» с точки зрения господствующего дискурса), композитор Юрий Потеенко, постановщик трюков Владимир Карпович, прославленный оператор Максим Осадчий, артист Петр Федоров, доказавший в роли Гая, что у нас не разучились изображать эволюцию героя, и актриса Юлия Снигирь, сумевшая сделать из бледноватой романной Рады живую и сложную героиню. Максим Суханов в роли главы неизвестных творцов ласков и страшен, сам Федор Бондарчук, сыгравший Умника, доказал, что актерских его возможностей мы далеко еще не знаем; Гоша Куценко в роли Вепря умудрился не использовать ни одного из коронных штампов — короче, люди понимали, что собрались для серьезного дела. Блокбастеру такого масштаба, кажется, по силам отрезвить, встряхнуть и спасти от излучателей львиную долю молодой аудитории. Хотя решительно ничего революционного и сенсационного — кроме неожиданно высокого уровня — в этой картине нет. Да и в романе нет, если вдуматься. Всего лишь простая мысль о том, что вогнутый мир не может стабильно существовать без выродков, в которых все тычут пальцами, без регулярных рейдов с арестами и, главное, без войны, которую сначала провоцируют, а потом, как правило, проигрывают, потому что танк-излучатель — не самое мощное оружие, да и действует главным образом на своих. Все это самоочевидно, казалось бы, но жители вогнутых миров всякий раз надеются, что обойдется. Они вообще любят надеяться, это у них главное занятие. И вот я думаю: если в начале будущего года одновременно выйдут первая часть «Острова» (премьера запланирована на 1 января), да германовская «Арканарская резня», да «Иван Грозный и митрополит Филипп», только что законченный Павлом Лунгиным, — нет ли у нас шанса, что под этим напором вогнутый Саракш немного прогнется обратно, если не до нормальной круглой Земли, то хотя бы до плоскости? Впрочем, как и было сказано выше, надеяться — любимое хобби на Саракше. Что там еще делать-то?